Лучшая контрразведка всех времён и народов

19 апреля – ИА SM.News.

80 лет СМЕРШу — едва ли не самой искусной контрразведке мира, хотя история разведдейтельности насчитывает не одно столетие, если не сказать тысячелетие. Эта аббревиатура — смерш (смерть шпионам) — стала нарицаительной. У кого-то она вызывает оторопь, переходящий в страх. Годы антисоветской и антирссийской пропаганды создали образ бездушной машины, которая перемалывала человеческие жизни, порой без разбора, кто прав, а кто виноват. Но жизнь показала, что большинство этих рассказов оказались мифом, потому чсто смерш прежде всего выполнял важнейшую роль — ликвидировал угрозы нашему народу, равно и как и угрозу мировому человечеству. Сотни, тысячи сложнейших, тщательно спланированных операций, связаннных с риском, государственные награды и признание общества и коллег — Вот что такое СМЕРШ.

1

Из воспоминаний бывшего начальника особого отдела КГБ СССР полковника Акимова Юрия Игнатьевича.
Полковник Акимов Юрий Игнатьевич родился 1 июня 1927 г. в селе Трескино Колыш-лейского района Пензенской области.
Осенью 1944 года призван в ряды Красной Армии, в пограничные войска. Проходил срочную службу на советско-литовской границе, принимал участие в боевых операциях по ликвидации вооружённых националистических групп (неофициальное название — «Лесные братья»).
В 1946-1949 гг. обучался в Пограничном военно-командном училище в г. Махачкале.
В 1949-1967 гг. проходил службу в Закавказском пограничном округе по линии военной контрразведки, охранял советско-турецкую границу. Прошёл путь от оперуполномочен-ного до начальника особого отдела пограничного отряда.
В 1967-1969 гг. — заместитель начальника особого отдела Дальневосточного пограничного округа, занимался усилением охраны советско-китайской границы в период конфликта на острове Даманский.
В 1969-1979 гг. — начальник особого отдела КГБ СССР по Пензенскому гарнизону. Удо-стоен звания «Почётный сотрудник госбезопасности».
С 1979 г. на пенсии.

АРМИЯ ДЕВЯТИКЛАССНИКОВ
Девять классов я окончил в июне 1944 г., а уже в октябре пришла повестка из райвоен-комата. Мне было 17 лет. Служить определили в пограничные войска. Со всей области собрали ребят по 17 и 18 лет, привезли на Пензу-1, погрузили в теплушки и повезли на Прибалтийский фронт.
Этот призыв оказался последним, который застал войну и которому довелось принимать участие в боевых операциях.
Со мной в классе учился мальчишка, которого в Красную Армию не взяли по причине истощённости. И вы знаете, он из-за этого покончил с собой.
Дорога к месту службы заняла несколько дней. Эшелон гнали через Вязьму, Смоленск и Оршу. Все эти города стояли разбитые, на месте домов торчали только трубы.
Когда до станции назначения оставалась последняя ночь, мне выпало дежурить по ва-гону: я сидел у буржуйки и подкладывал уголь в топку. Рядом курил офицер, остальные спали.
И вдруг по стенам вагона что-то зашлёпало и замолчало: шлёп-шлёп-шлёп.
Офицер говорит: — «Акимов, ты хоть знаешь, что это было?».
Я: — «Никак нет».
Офицер: — «Это из пулемёта по нам стреляли. Добро пожаловать в Литву…».
Всю оставшуюся ночь мы с ним заделывали пулевые отверстия, которые остались в правой части вагона. Никто из ребят даже не проснулся.

УСЛОВИЯ, ПРИБЛИЖЕННЫЕ К БОЕВЫМ
Курс молодого бойца мы проходили в городе Таураге, а война шла в 70 км от нас. Литва на тот момент была наводнена частями Красной Армии, здесь находились два фронта: 1-й Прибалтийский и 3-й Белорусский. На протяжении трёх или четырёх меся-цев они собирали силы для того, чтобы ударить по Кёнигсбергу.
Несколько раз в день над нами проходили ряды наших бомбардировщиков. Мы считали, сколько их движется к линии фронта и сколько возвращается обратно. Возвращались они, как правило, в полном составе, наша авиация крепко держала небо.
Иногда над городом появлялись немецкие самолёты, преимущественно в тёмное время суток. Их сразу же ловили прожекторами, подключались зенитные расчёты.
Пограничному ремеслу нас выучили за месяц. Помню, всем хотелось на войну. Но офи-церы говорили, что войну мы теперь вряд ли догоним.

ТИХОЕ МЕСТО
В середине декабря 1944 г. всю нашу команду распределили по заставам Литовского погранокруга. Была поставлена задача взять под охрану участок границы с Пруссией, который на тот момент был полностью освобождён от немца и находился в нашем тылу.
Никого из нас на фронт не послали. Мы всё-таки не были готовы к войне: возраст — 17 лет, да и общее физическое состояние слабенькое, годы-то были голодные.
Однажды мы отрабатывали штык-бой деревянными винтовками, а мимо нас на фронт шла танковая колонна. Из башен смотрели танкисты, которым было лет по двадцать. Мне они казались взрослыми людьми.
Уже в январе я пошёл в свой первый наряд. Мы были вдвоём с сержантом, и нам прика-зали залечь в секрет в районе старого кладбища. Темень страшная, мы пролежали там несколько часов, а потом рядом с одной из могил раздался треск, несильный такой.
Сержант мне показывает: проверь, что там. Ёлки-палки!
Я пошёл на этот звук. С собой у меня был автомат ППШ, я затвор передёрнул, палец на спусковом крючке держу. Подхожу к могиле — оттуда что-то как взвизгнет! И выпрыгивает кошка.
Я от страха на спусковой крючок и нажал…
Хорошо, что выстрела не произошло — утыкание патрона.

ОГОНЬ ПО БРАТЬЯМ
Обстановка на границе была в принципе спокойная, а вот в литовских лесах скрывались бандформирования, так называемые «Лесные братья». При необходимости нас привлекали к мероприятиям по их поиску и ликвидации.
В банды шли литовцы — крепкие мужики, здоровые, как лоси. По сравнению с ними, мы были цыплятами, во время преследования сильно проигрывали им. Тем более мы были в неудобных шинелях, с длинными винтовками. Хорошо, что помогали служебные собаки.
В составе некоторых банд встречались немецкие офицеры. Были также и власовцы.
Во время одного из первых преследований мы выстроились на опушке леса, и по нам оттуда открыли огонь. Это был первый раз, когда по мне стреляли. От страха прилип к земле так, что не оторвёшь. Вжался в землю и ждал, что вот- вот прошьёт пулей.

БУДЬ ЗДОРОВ, НЕ КАШЛЯЙ
Весной на заставу приехал офицер: то ли разведчик, то ли не разведчик. И стал отби-рать людей, расспрашивать: куришь ли, храпишь ли, есть ли кашель? Я не курил и не кашлял.
Меня и ещё одного сержанта, мастера спорта по борьбе, отобрали в команду. Каждые два дня этот офицер приезжал на заставу, сажал нас в машину и увозил в лес, в какой-нибудь овраг. Меня маскировал у одного дерева, сержанта — у другого, и пускал через нас условного нарушителя.
Моя задача — пропустить нарушителя мимо себя, а потом крикнуть: «Бросай оружие!» Дальше подключается мастер спорта, который должен на него запрыгнуть, скрутить и обезоружить.
Между прочим, довольно рискованное мероприятие, потому что дерутся они один на один. А десять человек там не выставишь, потому что сразу обозначишь засаду.
Так мы прозанимались месяц. Как звали этого офицера, и кто он такой был, мы так и не узнали. Но в конце месяца он сказал: «В следующий раз нарушитель может быть настоящим, имейте это в виду».
Прошла ещё неделя. Нас опять повезли в овраг, на новое место. Мы остались вдвоём, заняли свои места, дождались ночи. И ночью пошёл связник.
Он прошёл в метре от моей позиции, я крикнул: «Руки!!!»
Он развернулся, сразу же прозвучал выстрел, мимо меня пуля – вжих! Хорошо, что я стоял за мощным деревом, и это спасло.
В этот момент на него сзади набросился мой напарник. Там по земле специально была натянута тонкая проволочка, и нарушитель в ней запутался. Мы его скрутили, запустили сигнальную ракету, пришёл офицер с опергруппой и его забрали.
Потом прошёл слух, что это был связник, причастный к английской разведке: он нёс инструкции и деньги.

ПРИКАЗ КАПИТАНА БАЛЯБИНА
После Победы меня отправили в Пограничное военно-командное училище в Махачкалу.
А летом 1946 г. ситуация в Литве обострилась. Весь первый курс, порядка ста человек, вернули на литовскую границу: мы прочёсывали леса совместно с войсками МВД и НКВД. Когда спустя много лет кадровики копались в моей биографии, им из Подольска пришла справка, что Акимов принимал участие в 30 боевых операциях по борьбе с бур-жуазно-националистическими формированиями.
Одну из этих операций я запомнил на всю жизнь.
Поступила информация, утро в Паневежском лесу, в та¬ком-то квадрате, имеется бункер. И в нём скрывается банда. Квадрат окружили. По одну сторону залегли войска МВД. С другой стороны мы выстроились цепью и пошли в полный рост. Было нас около ста человек, командовал нами капитан Балябин, офицер с большим боевым опытом.
Именно он заметил, как зашатался кустарник, и скомандовал: «Ложись!» Цепь залегла, кустарник раздвинулся, а там — бункер и пулемёт. И нас стали обстреливать так, что не поднимешь голову.
Я в этот момент находился рядом с Балябиным, он говорит: «Акимов, снимай шинель, оставляй автомат, ползи туда и попытайся забросать их гранатами с тыла».
Я взял 4 гранаты РГД-42 для наступательного боя и пополз. Где-то полз, где-то бежал, где-то падал, вставал и опять бежал. Вышел на них с тыла и метров с тридцати бросил две гранаты. Обе гранаты взорвались рядом со входом в бункер, там нашли одного убитого. А 15 человек ушли, их уже встречали войска МВД.
В бункере стояли нары в два яруса, соленья в бочках, копчёное мясо. Говорят, на их совести был советский подполковник, которого они зверски убили в доме вместе с женой, двумя детьми и часовым.

МЕСТО СЛУЖБЫ ИЗМЕНИТЬ НЕЛЬЗЯ
В военную контрразведку меня пригласили в 1949 г. Это было на последнем курсе По-граничного военно-командного училища в г. Махачкале. Вызвали к начальнику политот-дела. У него за столом сидит майор-особист: «Акимов, мы предлагаем Вам идти в воен-ную контрразведку».
Я ему: «Товарищ майор, я ведь даже не знаю, что это такое».
Аон: «Не знаете — научат. Было бы желание».
Отказываться было неудобно. Так я попал в военную контрразведку.
Служить направили в особый отдел Закавказского погранокруга, на охрану границы с Турцией. В своё время эта граница считалась самой беспокойной, турки относились к нам не совсем дружелюбно. Ещё бы: мы с ними воевали одиннадцать раз!
После войны Советский Союз отстроил новые пограничные заставы, поставил вышки наблюдения, сильнейшие стереотрубы, приборы ночного видения и проволочное ограж-дение, иногда в несколько рядов.
Советско-турецкая граница стала считаться одной из самых укреплённых. На её сухо-путных участках стояла сигнализационная система «Клён»: дежурный заставы на спе-циальном экране видел, по какому участку границы и в какую сторону движется нарушитель. На его перехват высылали тревожную группу на автомобилях или на лошадях.
Самым беспокойным в Закавказье считался Батумский погранотряд: именно через него предпочитали убегать граждане Советского Союза (до 80% попыток, зафиксированных в округе). Бежали в основном по суше. Но были и такие, кто пытался сделать это вплавь, по Чёрному морю.
Один из самых громких побегов был совершён в 1959 г. В Турцию ушёл мастер спорта по плаванию, сын офицера Советской Армии. Он приехал в Батуми, несколько недель посещал пляж, тренировался.
А потом в одну из ночей взял и уплыл в Турцию. Между прочим, это 18 морских миль, или 33,3 км.
С собой в трусы он положил несколько плиток шоколада, чтобы не потерять силы в до-роге. На случай того, если ноги сведёт судорогой, у него имелась булавка.
Чтобы пройти под лучами прожекторов, которые освещали поверхность воды рядом с берегом, он надел шапочку в виде утки. Когда луч прожектора скользил рядом, то пригибал голову, и пограничники думали, что это утка.

НАШЕ ДЕЛО
На границе перед военной контрразведкой ставятся две главных задачи.
Первая: ограждать своих пограничников от устремлений агентуры противника, чтобы та не проникала в войска.
Вторая: не допускать, чтобы кто-то из пограничников совершил измену Родине и убе-жал. Тем более соблазн великий: люди ходят вдоль линии границы. Шаг вправо — Советский Союз, шаг влево — Турция.
Чтобы выявлять такие устремления, военная контрразведка имеет свою резидентуру на каждой пограничной заставе. Как минимум, 2-3 агента. Периодически они докладывают, что такой-то ведёт себя подозрительно, заводит настораживающие разговоры.
Кто-то называл это стукачеством, сексотством. Некоторые говорили, что особисты действуют при помощи подкупа и запугивания, занимаются только тем, что выявляют пьяниц и самовольщиков. Но это наговоры.
Нашим главным принципом была работа на идеологической, дружеской основе. Если я с тобой не подружусь и не стану единомышленником, значит, ты не станешь моим агентом.
Я привлекал только тех, кому верил и кто верил мне. Они сотрудничали из патриотизма, понимая, что эта информация помогает обеспечивать государственную безопасность.

ВЕРБОВКА, КОТОРАЯ ПОШЛА НЕ ПО ПЛАНУ
В 1953 году сержант одной из застав по фамилии Давиденко встал ночью, зашёл в кан-целярию к начальнику, заколол его штыком, прихватил секретные документы и побежал.
По дороге ему встретился наряд, он говорит: «Всем вернуться на заставу! Произошло нападение!» Они побежали на заставу, а он убежал в Турцию и получил там политиче-ское убежище.
Стали выяснять, кто он такой и зачем он это сделал. Через солдатскую агентуру, а так-же агентуру из числа местных жителей было установлено, что в последнее время Давиденко общался с одним местным жителем по фамилии Георгадзе, старался этого не афишировать.
И когда этим Георгадзе занялись грузинские чекисты, то они установили, что он является резидентом турецкой разведки. Он потом сознался, что завербовал Давиденко с целью создания окна на границе для переброски турецкой агентуры в Советский Союз. Но у Давиденко что-то пошло не так, и он сорвался.
До тех самых пор, пока я не ушёл на пенсию (до 1979 г.), был такой толстый алфавит-ный альбом с перечнем лиц, объявленных во всесоюзный розыск. Снимок Давиденко с биографией всё время был там.

СИГНАЛ С ЛЕВОГО ФЛАНГА
В 1963 году я служил начальником особого отдела 10-го Хичиурского погранотряда. Была там такая застава — пятая. В зоне её обслуживания был очень большой фронт, который не так просто обойти. Особенно на левом фланге: пока отряд туда дойдёт, все уже устали. А потом отслужил, надо ещё столько же километров назад возвращаться. Пешком. А это утомительно.
В общем, подумали и решили создать там пикет: что-то типа землянки, куда погранич-ное отделение в составе 5-6 человек направляли на целые сутки. У них там было пита-ние, связь. И они оттуда ходили осматривать границу и контрольно-следовые полосы.
Командиром одного из таких отделений был сержант Брюхачёв.
И вот наш агент подсказывает: «У Брюхачёва появились импортные лезвия для бритья».
Проходит ещё время: «Брюхачёв стал курить турецкий табак», «У Брюхачёва в тумбочке хранится импортный крем».
Мы заинтересовались, внедрили на заставу ещё одного нашего агента, более квалифи-цированного.
Было установлено, что в отделении сержанта Брюхачёва почти все русские, и один — татарин. А у татар и турок похожие языки.
Как-то однажды пограничники во главе с Брюхачёвым попали под проливной дождь, у них отмокли спички, и они оказались в положении, когда ни покушать, ни чаю разогреть.
А тут по своей территории проходит наряд турецких пограничников (аскеров). И татарин им говорит: «Дай прикурить».
Так завязалось знакомство советских пограничников с турецкими аскерами. Продолжа-лось оно где-то с полгода. И дошло до того, что турки стали приходить прямо на пикет к нашим, хвалились своим оружием, а наши — своим. Искали друг у друга преимущества, разбирали, смотрели.
Дальше — больше. Дело дошло до того, что турки стали приносить фотографии с изоб-ражением машин, а на их фоне — девицы порнографического содержания. Судя по все-му, реклама публичного дома (у турок они работали абсолютно легально).
Турки стали намекать: дескать, если хотите, то можем и организовать. Хотя наши это дело не сразу поняли.
Мы взяли в разработку эту турецкую группу, стали изучать и пришли к мнению, что туда уже включён разведчик. Это был парень постарше остальных, но при этом ходил в форме обыкновенного аскера. Владел русским языком, впрочем, не очень хорошо.
Было видно, что идёт конкретная обработка наших ребят, и играться этим на границе было довольно опасно. Я решил не рисковать и напрямую доложил по ВЧ начальнику погранвойск округа генералу Леониду Яковлевичу Синькову. Он сказал: «Уводи их оттуда, но только под хорошей легендой». Нам было важно сохранить своего законспирированного агента.
Через несколько дней отделение сержанта Брюхачёва перевели на другую заставу. А тот турок, в котором мы заподозрили разведчика, ходил в составе этого наряда недели две. А потом исчез.

ДРУЗЬЯ ИОСИФА СТАЛИНА
До самого конца 1950-х годов советско- китайская граница охранялась чисто символически: китайцы строили коммунизм и считались нашими братьями. Ходила даже такая песня, она называлась «Москва — Пекин»: Москва — Пекин, Москва — Пекин. Идут вперёд народы. За светлый путь, за прочный мир под знаменем свободы.
Китайцы были без ума от Сталина. Поэтому к XX съезду ЦК КПСС и разоблачению культа личности отнеслись враждебно. Они выстраивались вдоль берегов Амура и Уссури и кричали в сторону наших пограничников: «Изменники! Предатели!».
Обстановку накаляло наличие спорных островов, которых только по руслу Амура насчитывалось около 3 тысяч. Во времена дружбы с Советским Союзом китайцы активно пользовались этими землями, заготавливали на них корма, рубили лес. Делали они это с нашего молчаливого одобрения.
Потом отношения испортились, и китайцы стали заниматься откровенной провокацией. В 60-е годы они уже демонстративно переходили границу отрядами по 100 человек и более. С каждым годом ситуация становилась всё напряжённее.
В середине 60-х Москва дала команду усилить охрану границы. А заодно обнаружила, что как таковой границы не существует, её надо строить заново и укомплектовывать личным составом. Так судьба перебросила меня из Закавказского пограничного округа в Дальневосточный.
Как я уже рассказывал, советско-турецкая граница в Закавказье считалась одной из самых надёжных, здесь работали сильные кадры. Поэтому, когда возникла задача усилить охрану китайской границы, Москва затребовала группу генералов с Закавказского погранокруга. В частности, начальником пограничных войск Советского Союза был назначен генерал Матросов (ему потом присвоят генерала армии), начальником штаба — генерал Нешумов, начальником политуправления — генерал Песков. Все они из нашего округа.
Одновременно с этим в Дальневосточный погранокруг, в Хабаровск, была направлена большая группа старших офицеров. Так, на должность командующего погранокругом заступил генерал Синьков, начальником политотдела округа стал полковник Бокань, начальниками погранотрядов — полковники Кириллов и Леонов. Кириллову достался са-мый сложный участок границы — Благовещенский пограничный отряд.
Меня направили на должность заместителя начальника особого отдела округа. За 2 года службы при мне было создано и укомплектовано 6 особых отделов, а также активно создавалась агентурная сеть на пограничных заставах.

ГРАНИЦА «ПОД КЛЮЧ»
Граница строилась ударными темпами: закладывались сразу десятки новых погранич-ных застав, распахивались контрольно-следовые полосы, устанавливались сигнализа-ционные системы и связь.
На всё это ушёл максимум год. К концу 1968 г. советско-китайская граница была подтянута до уровня советско-турецкой. При этом количество личного состава утроилось, войска были усилены лёгкой бронетанковой техникой и миномётами. Мы чувствовали: скоро что-то начнётся.
Периодически доводилось встречаться с китайцами. В пограничной работе есть такой термин, как «погранкомиссаровские встречи»: это когда начальники пограничных отря-дов с обеих сторон встречаются, чтобы обсудить конкретную проблему. Например, кто-то убежал или выстрелил в сторону границы. Или необходимо поменять пограничный знак, который пришёл в негодность из- за стихии либо от старости.
Перед тем, как начальники отрядов встретятся, офицеры рангом пониже договаривают-ся, где и в каком составе будет проходить встреча. Как правило, именно в такие момен-ты разведывательные отделы с обеих сторон проводят оперативную работу и пытаются завербовать чужих офицеров, склонить их к измене Родине.
Поясню, что вербовка — процесс длительный и постепенный. Люди на эти встречи при-ходят одни и те же. Поэтому каждый раз практикуется угощение, задабривание, прощу-пывается, кто о чём думает, как относится к государству и к его культуре. Если человек поддаётся, тогда на него нажимают чуть сильнее.
На советско-турецкой границе были случаи, когда мы специально «подставлялись» турецкой разведке, чтобы узнать её устремления.
Китайская разведка работала по такой же схеме. Во время одной из погранкомиссаров-ских встреч они положили глаз на нашего офицера, который интересовался китайской историей и культурой. Мы подумали и решили им подыграть, сделать подставу. Обратились за одобрением к заместителю начальника 3-го управления в Москве, а он нам ответил: «Да вы что?! Чтобы советский пограничник, офицер, да пошёл на вербовку?!!! Вы что это там?!!»
В результате, ничего не получилось.
Где-то через полгода к нам приезжал другой заместитель из этого же управления, зна-комился с обстановкой. Познакомился и говорит: «Ребятки, а вообще-то неплохо иметь там своего человека. Вы как на это смотрите?»
Я говорю: «У нас было такое намерение и даже возможность. Однако нам отказали». «Хм. И какой же дурак вам отказал?» — прозвучало в ответ.

ДЕРЖАТЬСЯ СВОИМИ СИЛАМИ
Остров Даманский относился к категории спорных островов на реке Уссури. По размеру он небольшой: максимум полтора километра в длину и метров пятьсот в ширину. В период разлива реки остров полностью уходил под воду.
Остров плавающий. Дело в том, что Уссури — очень бурная река, у неё всё время меня-ется русло. Поэтому в один год остров может находиться ближе к китайскому берегу, а в другой год — ближе к советскому.
На момент конфликта в марте 1969 г. остров Даманский находился рядом с китайским берегом.
Охраной этого участка занимался Иманский пограничный отряд под командованием Леонова Демократа Владимировича, который впоследствии погиб на этом острове и получил Героя Советского Союза посмертно.
Полковника Леонова я знал лично, мы с ним в Тбилиси три года жили на одной лестнич-ной клетке. Добросовестный, честный, любезный, высокий, увлекался волейболом. Если у него в части что-то случалось, то он прежде чем кого-то наказать, много раз по-думает. И наказывал редко, за что подчинённые его любили, а вышестоящее началь-ство упрекало в недостаточной жёсткости.
Когда Леонова перевели на Дальний Восток и направили в райцентр Иман (а это была глухая деревня), он стал первым, кто положил там асфальт. Для этого ему пришлось связаться с друзьями в Грузии и договариваться, чтобы в обмен на несколько вагонов сибирского леса они прислали несколько вагонов с гудроном.
Конфликт на острове Даманском вспыхнул 2 марта 1969 г., когда Уссури была подо льдом. В ночь перед этим китайские пограничники скрытно залегли на более высоком берегу и устроили засаду. Когда рассвело, на остров выпустили толпу китайцев. Обна-ружив это, наша застава была поднята по тревоге, перед пограничниками поставили задачу вытеснить китайцев со спорного острова.
На остров Даманский выдвинулось около двадцати пограничников. Когда они подошли к китайцам, толпа раздвинулась, и всех наших ребят расстреляли из пулемётов и автоматов. Погибло семнадцать человек, в том числе наш оперативный работник. Нескольких человек китайцы взяли в плен, их там пытали.
После этого китайцы подтянули к границе полк из трех батальонов. Один батальон за-нял остров Даманский, а два других окопались и заняли оборону на китайском берегу. С артиллерией и пушками.
Встал вопрос: что делать?
Силами пограничников с такой ситуацией не справишься, нужно было привлекать войска Советской Армии. А их не привлекали двенадцать дней!
Всё это время наши пограничники находились в готовности отразить удар, пограничные заставы несли службу по усиленному варианту, каждые 2-3 часа докладывали обста-новку в Москву.
Почему руководство Советского Союза так долго не подключало армию, я примерно догадываюсь.
Китай — это многомиллионная страна. И мы на границе рассуждали, что если сейчас в нашу сторону пойдёт несколько миллионов человек (даже без оружия), мы их не сможем остановить: граница лесистая, повсюду тайга. Пройдут, и ничего с ними не сделаешь.
14 марта пограничный отряд под командованием полковника Леонова получил приказ вытеснить китайских солдат с острова Даманский и занять остров. Это было сделано в ночь на 15 марта силами шестидесяти человек. А утром китайцы начали обстреливать наши позиции из артиллерии и миномётов.
В этом бою было убито больше 20 человек. В том числе полковник Леонов, который лично руководил операцией. Он не смог выбраться из подбитого танка, китайцы добили его вторым снарядом.
К полудню наши пограничники были вынуждены уйти с острова, так как китайские под-разделения численно превосходили их. Остров Даманский снова перешёл в руки китай-цев.
Только после этого была задействована Советская Армия: подогнали дивизион «Ка-тюш» и ударили по этому острову. В резуль¬тате удара весь китайский батальон сгорел: на острове насчитали 300 с лишним китайских трупов.

ИНТЕРЕСНОЕ КИНО

Москва предложила мне возглавить особый отдел Пензенского гарнизона в 1969 г. Признаюсь честно, я согласился на эту должность, потому что готовился к пенсии. После 25 лет службы на турецкой и китайской границе Пенза казалась мне регионом спокойным: глубокий тыл, тихое место. Я настраивался на отдых.
В то время в регионе активно работали шпионские группы, которые действовали на тер-ритории г. Пензы и собирали информацию по оперативно-тактическим ракетам.
Нам удалось снять на видео, как иностранцы вербуют военнослужащего Советской Ар-мии! Этот 40-минутный фильм был показан высшему руководству страны: его смотрели Брежнев, Громыко, Андропов, министр обороны Устинов.
Информация о деятельности шпионских групп собиралась по крупицам, каждая мелочь тщательно анализировалась и подшивалась. Я по ночам не спал, это была как диссер-тация. До сих пор волнуюсь, когда вспоминаю те годы. А ну-ка попробуй провалить — голову снимут.
В рамках этих мероприятий нам удалось приобрести несколько закордонных источников информации. За ними в Пензу приезжал полковник из Первого главного управления разведки. В дальнейшем один из этих источников предоставил порядка 20 важных сообщений, которые докладывались высшему руководству страны.
Прошло больше 40 лет, однако детали проходившей в Пензе операции до сих пор за-секречены. Здесь применено множество неординарных решений, наш опыт изучался потом в других регионах. По итогам операции трое сотрудников особого отдела Пензен-ского гарнизона получили боевые ордена. Отдельные сотрудники удостоились благо-дарностей Юрия Владимировича Андропова.
ВЗРЫВООПАСНАЯ ОБСТАНОВКА
В те годы в особом отделе Пензенского гарнизона служило 10 оперативных работников, вместе с начальником и его заместителем. При этом мы занимались обслуживанием сразу двух регионов: Пензы и Мордовии.
В зону ответственности нашего отдела входило 10 военных баз, на которых хранились большие запасы оружия, в том числе химического. На некоторых базах хранился порох, его туда свозили эшелонами.
Такие объекты чрезвычайно уязвимы, причём не только для диверсий. Любое наруше-ние техники безопасности могло привести к катастрофическим последствиям. В одном из тыловых округов Советского Союза был случай, когда солдатик зашёл на склад в обыкновенных сапогах, а у них каблуки подбиты гвоздиками. Пол на складе цементный, он по нему ширкнул — образовалась искра, и мгновенный взрыв.
Поэтому внимание приходилось обращать на каждую мелочь, вплоть до зажигалки или коробка спичек.
Было также три секретных режимных объекта, которые представляли первостепенный интерес для зарубежных разведок мира. Это ракетная бригада в Каменке, стыковочная база в Ковылкино (там испытывали точность попадания ракет) и Пензенское артилле-рийское училище.
К слову сказать, на спецфакультете Пензенского артиллерийского училища ежегодно обучалось порядка 500 военнослужащих из 30 стран. И среди них могли быть шпионы.

ПРО ТЕРРОРИСТОВ И ПРО ЛЮБИТЕЛЕЙ ПОСТРЕЛЯТЬ

Многие этого не заметили, а ведь в конце 60-х и начале 70-х годов обстановка в Совет-ском Союзе была тревожная.
Взять, к примеру, покушение на Леонида Ильича Брежнева, которое произошло в январе 1969 г.: в него стрелял военнослужащий, прямо на территории Кремля.
Или взрыв в Московском метро. Тогда по этому делу шерстили всю страну. В том числе делили на квадраты Пензу и проверяли, кто во время взрыва находился в Москве. Проверяли каждый дом и каждую квартиру. Если кто-то выезжал, то смотрели, на что он способен. Всё это делалось негласно — колоссальный объём работы.
На месте взрыва был обнаружен всего лишь один вещдок — маленький кусочек брезента. Начали искать, какая фабрика выпускает этот брезент, в какие области он поставляется, где из него шьют сумки. Именно так и вышли на двух террористов из Армении.
В это самое время к нам поступил сигнал из ракетной бригады, которая стояла в Каменке.
Источник сообщал, что солдаты-срочники, работавшие в оружейной мастерской, изготовили 5 пистолетов под малокалиберный патрон. Пистолеты сложили в металлическую коробку из-под патронов и закопали её на территории части. Планируют увезти их с собой на дембель.
Пистолеты однозначно требовалось изъять. Однако приехать в часть и выкопать коробку из земли означало расшифровать источника информации.
Так была слегендирована ситуация, будто кто-то из ответственных работников потерял ключи от сейфа. А в сейфе находятся секретные документы особой важности.
Приехали специалисты с металлоискателем, обошли с ним всю территорию части. Ра-зумеется, что случайно наткнулись на закопанные пистолеты.
Те, кто их изготовил, сознались. Никого из них мы сажать не стали: ограничились офи-циальным предупреждением. Через несколько недель все уехали на дембель. Без пи-столетов.
Ещё один случай произошёл на военном хранилище в Колышлейском районе.
В понедельник утром завсклада открывает дверь и понимает, что на складе кто-то был: вскрыт ящик, и не хватает двух карабинов. Дальнейшая проверка показала, что украде-но ещё и несколько тысяч патронов.
Практически сразу установили, что на склад проникли через вытяжное отверстие, кото-рое находится в крыше. Обратно выбирались, подставив ящики.
Пришли к выводу, что это скорее всего подростки: только они могли пролезть в такое отверстие. А посёлок там поблизости только один.
Поступили мы следующим образом: поговорили со школьной учительницей, и она предложила всем своим ученикам сочинение на тему «Как я провёл этот выходной день».
Ребятам дали 2 часа, оставили одних. А мы, в свою очередь, негласно проконтролиро-вали, кто из них переговаривался по поводу того, что будем писать. Они потом сами отдали карабины и показали, где стреляли из них. Мы нашли все патроны и все стреляные гильзы.
Ребят отпустили, меру наказания для них определяли родители.
Материал подготовлен УФСБ России по Центральному военному округу и УФСБ России по Республике Тыва.

2

Горелкин Илья Алексеевич родился в с. Красное Знамя Красавского района Са-ратовской области в 1919 году и был с виду ничем не примечательный пенсионер, ка-ких много на улицах города. По воскресеньям он любил ходить на Набережную, отды-хать на любимой лавочке в тени каштана и кормить жадных до крошек и семечек сизых голубей. Но в праздничные дни, увидев Илью Алексеевича в парадном костюме, ахали даже его знакомые. На широкой груди ветерана сверкали два ордена Великой Отечественной войны, три ордена Красной звезды, а медалям и вовсе не было числа. Мало кто знал, что в годы войны Илья Горелкин был контрразведчиком «Смерша» – военной организации, наводившей ужас на фашистских шпионов и диверсантов.
Специфика службы контрразведчика такова, что Илья Алексеевич мог расска-зать о своей богатой, полной героизма и опасных приключений жизни только спустя шесть десятилетий, в далеком 2008 году.
Илья Алексеевич окончил свою деятельность в спецслужбах в Управлении КГБ СССР по Саратовской области в 1964 году, вышел в отставку в звании майора. После более четверти века работал в управлении Приволжской железной дороги. Скончался ветеран-контрразведчик после тяжелой болезни в 2012 году в возрасте 93 лет.

Как «Смерш» разгромил шпионскую землянку под Витебском

В ноябре 1943 года оперативник Смерша Илья Горелкин был направлен под Витебск. Разведка располагали данными что, немцы забрасывали в наш тыл агентуру. Вскоре были получены сведения о том, что недалеко от линии фронта, на лесной поляне обнаружены два немецких блиндажа. Было определено, что этот пункт используется для переброски агентов противника.
Илья Алексеевич получил приказ вместе с командиром полковой разведки под-готовить операцию и принять участие в захвате шпионов. Три дня разведчики изучали местность, определяя, наиболее благоприятный участок для пересечения линии фронта. Задача усложнялась суровой погодой — мороз достигал до 25 градусов, много снега. К цели двинулись ночью. К утру разведчики вели наблюдение за блиндажами. Было установлено, что их охраняли четыре человека, которые менялись каждые два часа. К поляне вела единственная дорога.
— «Вскоре мы увидели, что по дороге на лошади, запряженной в сани, в сторону блиндажей едут четыре человека», — рассказывал ветеран. – «Доехав до места, трое спрыгнули с саней и скрылись в блиндаже. Четвертый развернул лошадь и уехал. Нельзя было терять ни минуты».
В ходе завязавшейся перестрелки были убиты часовые и два человека из блиндажа. Одного удалось взять в плен. В числе убитых оказались агент и сотрудник Абвера. Захваченный немецкий майор оказался специалистом по переброске агентуры в наш тыл. Убитый агент был переодет в советскую форму с погонами капитана, имел при себе документы офицера, два ордена, медали, справку о ранении и отпускной документ. Пленный на допросе показал, что русский агент, был подготовлен для переброски в Свердловск для выполнения спецзаданий.
Форма подвела, скрепка сгубила

Как-то в Пруссии Илья Алексеевич вместе со связным следовали к линии фронта. По пути им встретился «красноармеец» в новой солдатской форме, с автома-том и перевязанной левой рукой.
— «Мне он показался подозрительным», – вспоминал разведчик. – «Остановив его, я спросил, из какого он полка. Солдат ответил, что из 302-го, и назвал 6-ю роту. Добавил, что в полку он 3 месяца. Кто его командиры он не помнил…».
Просматривая документы, Илья Горелкин обратил внимание, что страницы красноармейской книжки бойца скреплены стальной нержавеющей проволокой (совет-ские книжки скреплялись простой), а вместо слова «шлем» было напечатано «млем», были и другие искаженные слова. Подозрительный солдат был задержан. На допросе он признался, что был переброшен в район 302 — го полка немецкой разведкой. Нака-нуне он окончил Варшавскую разведшколу.
— «А главное, — улыбался ветеран, — «Я точно знал, что в это время в 302-м стрелковом полку новое обмундирование солдатам не выдавалось».

На девицах погорел

Войну Илья Горелкин окончил старшим оперуполномоченным контрразведки. Но еще долго оставался на территории Германии. В мае 1948 года из 20-й стрелковой дивизии, стоявшей в ГДР, застрелив офицера, дезертировали два солдата. С собой они прихватили пару автоматов и боеприпасы.
Смершевцы установили, что они добрались до американской зоны, где и скры-лись. До 1949 года дезертиры находились в лагере для перемещенных. Затем сержан-та отправили в разведшколу. За два месяца он показал неплохие результаты, наладил отношения с начальством и мог свободно передвигаться по городу. Во время таких прогулок он познакомился с немкой по имени Марта. Она частенько навещала свою сестру Гильду, жившую километрах в трех от американской зоны. Однажды Марта рассказала ей, что познакомилась с русским, который учится в какой-то школе. Гильда, в свою очередь, поделилась этой новостью с подругой Ингой. Последняя же «работала» на «Смерш», да еще и подругу завербовала. Гильда договорилась с сержантом о встрече. Но предатель долго не появлялся. Сотрудники Смерша, которые вели слежку менялись каждый день. И вот, пришла очередь дежурить Илье Алексеевичу.
Накануне он вместе с автоматчиком отправился к девушке. В субботу утром Гильда пошла в магазин и встретила того, за кем так долго охотились чекисты. Они договорились о свидании. Через час предатель был задержан и отправлен в следственный изолятор.

На охоту с маршалом Жуковым

Как-то в 1949-ом Илья Алексеевич, страстный охотник, отправился с друзьями побродить с ружьишком по местным лесам. Ближе к вечеру, дело, понятно дошло до костра и шулюма. Но не успели охотнички, пробу с горячей трапезы снять, как к ним подошли несколько незнакомых офицеров. Представившись, они пояснили, что непо-далеку находится маршал Жуков, и он просит разрешения к ним присоединиться.
Охотники оторопели, поначалу не поняли, и стали вещи собирать. Но полковник, ординарец маршала, успокоил, мол, не прогоняют их, просто командир хочет посидеть у костра, составить им компанию. Ребята только рты раскрыли. Поел Жуков с ними, поговорил за жизнь. В общении он оказался очень простым и приятным человеком.
Как тут без «за встречу»? Да при командарме как-то неудобно все-таки. «Один из бойцов все же решился: «Товарищ Жуков», — говорит, — может, выпьете с нами по маленькой?». Георгий Константинович рассмеялся и… отправил своих людей за двумя внушительными бочонками коньяка. Одним словом, посидели не плохо. На про-щанье маршал пожал всем руки и отправился восвояси.

Как один солдат двадцать генералов охранял

А однажды приставили Илью Алексеевича охранять начальника Генштаба мар-шала Василевского.
— «Сижу, я у него в кабинете, — рассказывал ветеран. — Генералы заходят, а я даже не встаю – не положено».
Собралось их человек двадцать. Посидели, поговорили и решили отправиться погулять. Вот это была задача! Телохранитель-то я один. Идет толпа генералов, а из окон немцы выглядывают, аж через подоконник перевешиваются. А я за командирами в гордом одиночестве. Не дай Бог, кто-нибудь из побежденных что-то кинет или, того хуже, выстрелит. Благо, все обошлось, но попотеть мне тогда пришлось изрядно.

3

Товарищ сержант госбезопасности

На свое первое интервью сотрудник «Смерша» Гусев Александр Михайло-вич согласился в 96 лет. О том, что во время войны Гусев служил в «Смерше», его родные и близкие узнали только в 2009 году и только тогда, спустя более шести десятилетий после войны, он согласился на первое интервью.

ПОРВАННОЕ УДОСТОВЕРЕНИЕ

Александр Михайлович родился в 1913 году в селе Поповка Татищевского рай-она Саратовской области. После школы приехал учиться в Саратов, в автодорожный техникум. Правда, водительское дело знал постольку-поскольку, потому что учился он на экономиста. В военкомате полученной специальности особого внимания не уделили, и в 1936 году призывник Гусев отправился на Дальний Восток защищать рубежи нашей Родины. Его направили в погранотряд на монгольскую границу.
— Застава в трехстах километрах от Читы. Автобусов тогда не было, нас погру-зили в «полуторку». Напихали как селедок в бочку, полный кузов, теснотища страшная. Потом накрыли брезентом и повезли. Это и сейчас 300 километров расстояние, а тогда вообще. Вымотались, мы, конечно. Когда приехали, я даже на обед не пошел, в клубе, куда нас привезли, сел в уголке и уснул.
Прежде чем приступить к службе, молодого солдата направили на, как это сейчас называется, «курс молодого бойца». А поскольку граница охранялась в основном ка-валеристским методом, делать нечего, пришлось обучаться верховой езде.
— Я до этого на лошади в деревне безо всяких седел ездил, да и то по детству. А тут зима, мороз. Выдали мне лошадь, прихожу, она застоялась, рвется, не удержать.
А ее чистить, кормить надо, поить водили к речке. Моя как вырвется, такой «кордебалет» устраивает. Носится из стороны в сторону, пока не набегается. Потом сама приходит. В общем, через месяц меня, поскольку я вроде как имел отношение к автоделу, направили на автомобильную базу, которая обслуживала границу. И нача-лось – каждый день я-то дежурный, то часовой. Больше ставить-то некого. Водители постоянно в разъездах. После двух-трех дней командировки ему же отдохнуть надо. Значит, мне опять на посту стоять. По 12 часов вместо двух. Ну, я штаны стеганые надену, телогрейку, тулуп сверху. Валенки вот такие огромные и вроде ничего. Винтовка, правда, до сих пор помню, тяжеленной казалась.
Поскольку образование позволяло, спустя какое-то время Александра Гусева отправили на спецподготовку, на курсы, по окончании которых выдавалось удостове-рение младшего лейтенанта. Они изучали топографию, другие науки, необходимые для среднего командира. Кроме того, обязательной была кавалерийская подготовка. А где Александр мог ее получить? Все же остальные служили непосредственно в погранотрядах, и с этим делом у них было гораздо лучше. Однако за несколько недель Гусев сумел наверстать товарищей. И они, и преподаватель отмечали его на занятиях как самого лучшего. Пришло время зачета. По теории проблем не было.
— На стрельбах я один из нагана попал в «десятку». Остальные – никто. Патроны же жалели, так что на тренировку не выделяли. А у меня товарищ возил начальника по боеприпасам, вот он их и доставал. Мы с ним ходили в лес стрелять, так что тренировались. Последний экзамен – кавалерия. Надо было перепрыгнуть через препятствие. Лошадь уж ученая, и без седока знает, что делать. А тут у меня взяла и задела бревно, сбила. В общем, всем присвоили звание «младший лейтенант кавалерии», а мне – «младший лейтенант пехоты». Я возмутился, взял и порвал документ. Доложили об этом ЧП начальнику курсов.
Вызвали меня, стали выяснять обстоятельства и отправили на 15 суток на «гу-бу». Отсидел и обратно – на автобазу. Дали мне коня на тренировку, через месяц пе-ресдал я зачеты. Но присвоили мне старшего сержанта пехоты. Так я им остался. Де-мобилизовался Александр Гусаев в 1939 году. Спустя некоторое время его заставу разбили японцы. Начиналась война…

АРЕСТАНТ В БАНЕ

Через пару месяцев после возвращения в Саратов, Гусев получил повестку из НКВД. Как пограничника, его направили в Ленинградскую спецшколу. Туда он поступил в мае 1939-го, окончил ровно через год – в 1940-ом. Его назначили начальником группы в тогда еще Акмолинск, нынешнюю Астану. Одним из первых его заданий было найти и поговорить с родственниками бывшего тогда главой польского государства Сикорского. В то время Союз как раз договорился с Польшей об организации польской армии, а в силу определенных обстоятельств родственники главы находились в нашем лагере для репрессированных.
— И я опять же на лошади, — улыбается Александр Михайлович, — 40 километров до этого лагеря. Без седла. Мерин мой выдохся совсем, пока добрались. Приехал, да-ли мне переводчика, пошли к родственникам. Поговорили. У меня опыта в дипломати-ческих отношениях нет, но я старался в грязь лицом не ударить. Они у меня спраши-вают, как там Польша, а я и не знал точно, что там творится, пришлось выкручиваться. Много все равно говорить было нельзя. В общем, пообщались, я их расспросил, узнал, в каком они настроении. Приехал, доложил.
Шел 1941-ый, война. После своей первой поездки в лагерь у начальства, как го-ворит Александр Михайлович, «заимел» авторитет. Его снова послали в лагерь. На этот раз туда, где находились поволжские немцы.
— У меня было задание – отобрать для формирования определенной группы немцев — здоровых работоспособных мужчин. Для чего, честно говорю, не знаю. В об-щем, приехал я, а там саратовских много. Один даже жил рядом со мной — на Печаль-ном переезде. Поговорили, табачку ему отсыпал. Потом выстроили их и начали отби-рать. Я стою со списком, каждого же нужно осмотреть. А немецкие фамилии так просто и не произнесешь. Как начал спотыкаться, еле выговаривать. Один немец, который рядом стоял, вызвался помочь. Дело быстрее пошло. Прилично мы народу тогда отобрали.
В 1942 году Гусева направили в Ташкент в Среднеазиатский военный округ в особый отдел оперупоуномоченным. Он был в звании сержанта госбезопасности, что приравнивалось к обычному старшему лейтенанту. С дорожно-эксплутационным батальоном он отправился на первую попытку прорыва блокады Ленинграда. В пути – разбор первого его, как особиста, ЧП. На одной из станций, после того как поезд тронулся, раздался дикий крик. Составом мужчине отрезало пальцы, половину кисти. Нашли Гусева. Тот, в свою очередь, опросив бойцов, нашел двух свидетелей, которые видели, как пострадавший сам, добровольно положил руку на рельсы. Не все на фронт рвались… Передали мужчину не в медпункт, а представителям соответствующих органов. Спустя несколько дней, батальон прибыл под Ленинград.
— Работа там велась тяжелая. Местность болотистая, а дорогу проложить надо. Туда было стянуто огромное количество людей. Нам надо было обеспечить подход войскам. Сроки устанавливали нереальные. Комбат поедет в штаб, его там «накрутят», приезжает – и всю злость на солдатах срывает. А там что, мужики, лет по 50-60 бревна таскали тяжеленные. Целый день – до обеда и после. Дорогу-то делать надо! И вот он идет еле-еле, командир на него орет, чуть ли не в драку. Ну, тут я уже заступался. Вообще, с командиром я дружил, он еще чуть ли не при царе службу нес. Здесь же мы задержали одного подозрительного. Мои солдаты его заприметили. Сидел в небольшом окопчике. Привели ко мне. Я в отдельном доме обосновался, надо же было где-то с бойцами беседовать. Завел, посадил. Начал он мне что-то говорить, мол, сибиряк, потерялся. Чувствую – изворачивается. То ли умом слабоват, то ли хитрит. В общем, однозначно — дезертир или шпион. Составил протокол и передал дальше. Потом мне сказали, что оправдались мои подозрения. Был у нас приказ еще по поводу паникеров – арестовывать.
Однажды мне сообщили, что командир роты начинает говорить, что не надо. Он в свое время уже успел побывать в окружении. Зарыл партбилет, форму, вышел из него. Вот он и рассказывал, каково это – оказаться в такой ситуации. Пришлось вызвать, пообщаться.
Из-под Ленинграда, вместе с изрядно поредевшим батальоном в 1943-м Гусева перебросили на Курскую дугу. Первый серьезный конфликт и серьезное ранение. Был там один – начальник штаба. Как это обычно бывало – поступил сигнал. Мол, паникерские настроения.
— Я вызвал его к себе. Он не идет. Несколько раз посылал ординарца – нет от-вета. Потом послал бойцов и посадил его в… баню под арест. А что я могу поделать? У меня инструкции. Просидел он там минут 20. Я связался с командиром батальона, вызвали его, пропесочили, и отпустили. А он начал строчить своему родственнику, тот в штабе фронта. Получился конфликт.

РАНЕНИЕ

На Курской дуге Александр Михайлович был ранен дважды. Один раз в спину, по касательной, даже в госпиталь не обращался, а вот второе ранение сильно сказа-лось на всей его дальнейшей карьере. Шли они цепью в одну деревню. «Смершевец» Александр Гусев вместе со всеми, говорит, людей мало осталось, цепь редкая. Побили их там, конечно, очень сильно. Его ранило в голову, Гусев потерял сознание и упал в воронку. Помнит, подошел к нему кто-то. Видно, дезертир, начал его обыскивать, а он застонал. «А, ты еще живой!» – констатировал незнакомец. Забрал у него вещмешок, автомат и исчез. Документы, правда, не тронул.
Несколько часов особист полз до деревушки. Там уж было не до поисков раненных. Заполз в первый попавшийся дом. Там женщина, полна изба детишек. Самим есть нечего, но двое суток его худо-бедно кормили, рану обработали. Потом на наших попутках отправили в санбат. Там «подлатали», и он вернулся в свою часть.
Последствием ранения стала частичная потеря слуха. Оно и конфликт с начальством стал причиной того, что его откомандировали в батальон командиром взвода, с присвоением звания старшего сержанта. Просто, уже не сотрудником СМЕРШа. С этим батальоном Александр Гусев прошел Белоруссию , Польшу. В 1945 году он закончил войну в Берлине. После победы его уволили из армии.
В 1950 году Александру Михайловичу прислали повестку – явиться в Саратов-ское управление МГБ к начальнику отдела кадров. Ему предложили продолжить рабо-ту в органах. Гусев согласился, но не прошел медицинскую комиссию. На этом его ка-рьера в органах закончилась. Александр Михайлович трудился начальником Отдела труда и заработной платы на заводе, был экономистом. Проработал до 60 лет, потом его отправили на пенсию. Он не успокоился, продолжил дальше. До 85 лет работал на аккумуляторном заводе простым дворником на трех участках. Его сократили, расстро-ился он жутко.
О том, что он был сотрудником Смерша, родственники узнали в 2009 году. Всю жизнь Гусев хранил портфель с документами. Открывать его домашним было строго- настрого запрещено. После интервью Александр Михайлович достал содержимое – удостоверения, приказы, квитанции, распоряжения. Для всех его близких это было весьма неожиданно.
— Вся работа, особиста, она засекречена, — рассказывал Александр Михай-лович. — Вот, мне 96 лет, и я первый раз про все это рассказываю.
Документам его теперь нашлось достойное место. Они переданы на вечное хранение в музей Управления ФСБ России по Саратовской области. Ветерана не стало в 2013 году, он не дожил несколько месяцев до 100-летнего юбилея.

4.

За три года своей деятельности «Смерш» вписал в историю отечественных органов государственной безопасности одну из самых славных и героических страниц.

В начале 1941 года руководством страны была начата масштабная реорганизация, в рамках которой Указом Президиума Верховного Совета СССР от 3 февраля НКВД СССР был разделен на Народный комиссариат внутренних дел и Народный комиссариат госу-дарственной безопасности, а постановлением Совета народных комиссаров СССР от 8 февраля 1941 года особые отделы были выделены из НКВД СССР и переданы в Нарко-мат обороны (в качестве 3-го Управления НКО СССР) и Наркомат военно-морского флота (в качестве 3-го Управления НКВМФ СССР).

В связи с нападением нацистской Германии на СССР реорганизация системы советских органов госбезопасности была прервана, в связи с чем:

— постановлением Государственного комитета обороны (ГКО) от 17 июля 1941 года на ба-зе 3-го Управления НКО СССР создано Управление особых отделов (УОО) НКВД СССР. Третьи отделы и отделения фронтов, округов, армий, корпусов, дивизий были переиме-нованы в особые отделы и подчинены УОО;

— Указом Президиума Верховного Совета СССР от 20 июля 1941 года народные комисса-риаты госбезопасности и внутренних дел вновь объединены в одно ведомство – НКВД СССР;

— постановлением ГКО от 10 января 1942 года вместо 3-го Управления НКВМФ СССР со-здан отдел морской контрразведки в составе Управления особых отделов НКВД СССР. Третьи отделы и отделения флотов и флотилий были переименованы в особые отделы и подчинены УОО.

После победы советских войск под Москвой, а затем и под Сталинградом обстановка на советско-германском фронте стабилизировалась. В этих условиях возросла наступательность особых отделов НКВД СССР в борьбе со спецслужбами противника. Сложилась система сбора оперативных данных о немецких разведывательных органах, наладилась зафронтовая работа по проникновению в спецорганы врага на оккупированных территориях.

Весной 1943 года военная контрразведка так же, как и армия, перехватила страте-гическую инициативу.

В этих условиях возникла необходимость повышения эффективности борьбы со спецслужбами противника, организации деятельности военной контрразведки в соответ-ствии со складывающейся на фронтах стратегической ситуацией, создания единого бое-вого организма для наступлений и побед.

Решение о создании новой спецслужбы и её организационных формах принял лично Сталин.

За несколько дней до этого он впервые пригласил к себе в кабинет почти всех начальников особых отделов фронтов, армий и руководителей центрального аппарата. Переговорил с каждым. Речь шла о новых задачах военной контрразведки.

19 апреля 1943 года Совет народных комиссаров СССР постановил:

«Управление Особых Отделов НКВД СССР изъять из ведения НКВД СССР и передать Народному Комиссариату Обороны, реорганизовав его в Главное Управление Контрразведки НКО «Смерть шпионам».

Органы «Смерш» были освобождены от проведения всякой другой работы, не связанной непосредственно с задачами, изложенными в постановлении, где указывалось:

«На органы «Смерш» возлагаются:

— Борьба со шпионской, диверсионной, террористической и иной подрывной дея-тельностью иностранных разведок в частях и учреждения Красной Армии.

— Борьба с антисоветскими элементами, проникшими в части и учреждения Крас-ной Армии.

— Принятие необходимых агентурно-оперативных и иных мер к созданию на фронтах условий, исключающих безнаказанность прохода агентуры противника через линию фронта.

— Борьба с предательством и изменой родине.

— Борьба с дезертирством и членовредительством на фронтах.

— Проверка военнослужащих и других лиц, бывших в плену и окружении противни-ка.

— Выполнение специальных заданий Народного Комиссара обороны».

Название «Смерш» предложил лично Сталин.

Военная контрразведка была подчинена непосредственно Верховному Главноко-мандующему. Начальником «Смерша» и своим заместителем Нарком обороны Сталин назначил молодого, но опытного руководителя, 35-летнего комиссара госбезопасности 2-го ранга Виктора Семёновича Абакумова, возглавлявшего Управление особых отделов НКВД СССР с 19 июля 1941 года.

Одновременно на базе Морского отдела Управления особых отделов было созда-но Управление контрразведки «Смерш» НКВМФ СССР (начальник – комиссар госбез-опасности П.А. Гладков). Чуть позже, 15 мая 1943 года, создан Отдел контрразведки «Смерш» НКВД СССР (начальник – комиссар госбезопасности С.П. Юхимович), в зоне ответственности которого находились пограничные и внутренние войска, милиция и дру-гие вооружённые формирования НКВД СССР.

Символично, что в названии ГУКР «Смерш» есть слово «контрразведка», обозна-чившее главную задачу.

Ориентир был взят на наступательную оперативную и зафронтовую работу, ра-диоигры.

Результаты не заставили себя долго ждать. Только в июне – июле 1943 года контрразведчики Центрального фронта обезвредили 15 разведывательно-диверсионных групп противника. В 1943 году ГУКР «Смерш» предотвращён теракт в отношении будущих маршалов Победы К.К. Рокоссовского и Л.А. Говорова, в 1944 году – в отношении И.В. Сталина.

Всего за годы войны обезврежено более 30 тысяч шпионов, 3,5 тысячи диверсан-тов и 6 тысяч террористов.

Ни один стратегический план советского командования в годы войны не стал до-стоянием немцев. Армия и флот были надёжно ограждены от подрывной деятельности спецслужб нацистской Германии и её союзников.

У «Смерша» была своя «Курская дуга». Благодаря его эффективной работе вермахт накануне Курской битвы оказался «слеп и глух». А командующий Центральным фронтом генерал армии К.К. Рокосовский был вооружён полной информацией о противнике.

Совместно с Генеральным штабом Красной Армии органами «Смерш» была создана действенная система дезинформирования противника. По сути дела это была «Большая игра».

Ее гибким и эффективным инструментом стали радиоигры. Их подготовку и веде-ние курировал 3-й отдел ГУКР «Смерш» под руководством В.Я. Барышникова. Начальник ГУКР «Смерш» В.С. Абакумов лично добился возможности освобождать от уголовной ответственности, явившихся с повинной агентов спецслужб противника, которые привлекались к участию в радиоиграх.

Масштабы организованной «Смершем» «войны в эфире» не имеют аналогов в ми-ре. В ходе радиоигр военные контрразведчики срывали агентурные акции абвера по ве-дению разведки в прифронтовой полосе и промышленных районах Урала и Сибири. Пе-рехватывали информацию о попытках немецкой разведки создать в тыловых районах СССР очаги сопротивления из уголовников и националистов. Арестовывали заброшенных в тыл немецких парашютистов, от лица которых долгие месяцы передавали в Германию радиограммы об успехах несуществующих боевых групп. Раз за разом заставляли «хозяев» перебрасывать через линию фронта радиоаппаратуру, оружие и боеприпасы, пополнять якобы редеющий состав «повстанцев» свежими силами – выпускниками разведшкол и офицерами абвера.

Показательным примером может являться сорванная ГУКР «Смерш» с участием органов НКВД попытка организовать покушение на Сталина осенью 1944 года силами за-брошенных на территорию СССР террориста Таврина и его напарницы Шиловой. Только на подготовку этой операции 4 Управление РСХА выбросило на ветер два миллиона рейхсмарок. После разоблачения Таврин и Шилова использовались в радиоигре «Ту-ман», продолжавшейся практически до самого конца войны. Последняя и оставшаяся без ответа радиограмма ушла в эфир 9 апреля 1945 года.

Всего за годы Великой Отечественной войны органами «Смерш» проведено 183 радиоигры с противником, в ходе которых на нашу сторону выведено и арестовано более 400 сотрудников и агентов немецкой разведки, захвачено большое количество шпионского снаряжения, оружия, диверсионных средств.

В конце 1943 года наступил новый этап в зафронтовой работе. Она стала ещё бо-лее наступательной, плановой, с координацией Центра. Только с октября 1943 по май 1944 г. в тыл противника были переброшены 345 зафронтовых агентов.102 из них, вер-нувшихся после выполнения задания, представили сведения на 620 официальных со-трудников разведорганов и на 1103 их агента.

При этом за весь период войны ни одного агента в штабах и иных органах военно-го управления вражеским спецслужбам прибрести не удалось. Был один агент в органах центрального военного управления, но и он оказался подставой военной контрразведки.

Успешной операцией стало внедрение А.И. Козлова в разведшколу абверкоманды-103 (позывной «Сатурн»). С июля 1943 года по апрель 1945 года ему удалось передать в «Смерш» информацию о 127 агентах Абвера.

В другом подразделении германской разведки – абвергруппе-102 – Петр Иванович Прядко добыл данные на 101 агента и 24-х кадровых сотрудников.

Собирательный образ зафронтовых разведчиков «Смерш» лёг в основу известной советской кинотрилогии «Путь в «Сатурн», «Конец «Сатурна», «Бой после Победы».

Активно работали флотские чекисты. В ходе разыскных мероприятий только в Пи-лау и Кенигсберге были арестованы 17 агентов немецкой разведки. На военно-морских базах Северного и Тихоокеанского флотов удалось поставить заслон разведывательным устремлениям союзников – американцев и англичан.

В августе – сентябре 1945 года военные контрразведчики участвовали в Мань-чжурской наступательной операции по разгрому Квантунской армии. Оперативно-разыскные группы «Смерш», продвигаясь вместе с наступающими частями Красной ар-мии, захватывали здания японских разведывательных и полицейских органов. Изымались имеющее оперативное значение документы, организовывался розыск сотрудников и агентов японской разведки. К концу сентября 1945 года военными контрразведчиками было арестовано 317 официальных работников японских военных миссий в Манчжурии, 349 их агентов, 569 сотрудников японской жандармерии, 380 руководителей и активных участников антисоветских организаций, 172 изменника Родине.

Важная роль отводилась ведению фильтрационной работы, которая требовала от сотрудников органов «Смерш» высочайшего профессионализма.

За годы войны через «сито» фильтрации прошло более 10 миллионов человек, был поставлен надёжный заслон вражеским шпионам.

Но главным итогом явилось то, что миллионам советских людей было возвра-щено честное имя. В Красную армию и запасные части только с сентября 1944 по июнь 1945 года было направлено около 1млн 200 тыс. бывших военнопленных.

Органы «Смерш» достойно выполнили все задачи, возложенные на них руковод-ством страны.

Признали превосходство советской военной контрразведки и наши противники. Вот высказывания только нескольких из них. Генерал-фельдмаршал Кейтель: «…данные нашей агентуры касались только тактической зоны, и ни разу не было получено сведений, которые бы оказывали серьёзное воздействие на развитие военных операций…». Глава разведки Главного управления имперской безопасности Шелленберг: «…некоторое время Москва поставляла правдивую информацию, чтобы в решающий момент сделать высшее немецкое руководство жертвой роковой дезинформации». Начальник немецкой военной контрразведки «Абвер-3» генерал-лейтенант фон Бентивеньи: «…почти ни один заброшенный в тыл Красной Армии немецкий агент не избежал контроля со стороны советских органов, и в основной массе немецкая агентура была русскими арестована, а если и возвращалась обратно, то зачастую была снабжена дезинформационным материалом».

Безусловно, главной силой органов «Смерш» были его сотрудники.

Костяк «Смерша» составили опытные офицеры особых отделов. В начальный пе-риод войны в них пришло много молодых сотрудников из числа командиров и политра-ботников, работников территориальных органов безопасности, милиции и выпускников вузов.

Фактически, военную контрразведку формировала и комплектовала вся страна.

Например, будущий руководитель военной контрразведки (1974 – 1987) генерал-полковник Душин Николай Алексеевич перед войной работал школьным завучем, войну встретил ротным политруком, а в особый отдел направлен с должности командира стрелковой роты.

Первый набор Новосибирской школы «Смерш» полностью состоял из опытных фронтовых офицеров, долечивающихся в госпиталях после ранений.

Военный контрразведчик в войсках был «за все в ответе». За солдатское питание и снаряжение, боевой дух и настроения в коллективе.

Нередко «Смершевцы» лично с оружием в руках участвовали в боях, принимали на себя командование подразделениями, потерявшими командиров.

Иван Лаврентьевич Устинов два раза был в окружении. Пробивался с боями, по много дней. Заменив раненного командира, возглавил отряд прорыва. Генерал-лейтенант Устинов И.Л. прожил 100 лет, которые полностью посвятил служению Отечеству.

Леонид Георгиевич Иванов участвовал в обезвреживании более 30 агентов и ди-версантов противника. Генерал Иванов Л.Г. возглавлял особые отделы по Прибалтий-скому, Киевскому, Московскому округам и Южной группе войск. После 50 лет службы продолжал бороться с фальсификацией истории, написав книгу «Правда о «Смерш»».

Александр Иванович Матвеев участвовал в Сталинградской битве, в освобожде-нии Белоруссии и Польши. Был дважды ранен. Генерал А.И. Матвеев более 13 лет руко-водил он особыми отделами по объединениям и соединениям РВСН на постах замести-теля, а затем первого заместителя начальника военной контрразведки. После отставки 10 лет возглавлял ветеранскую организацию армейских чекистов.

Ветераны армии и военной контрразведки пишут о том, что командиров и сотрудни-ков органов «Смерш», воевавших плечом к плечу, связывали настоящее мужское брат-ство, крепкая дружба, которым они остались верны до конца.

Посмертно присвоены звания Героя Советского Союза оперуполномоченному ОКР «Смерш» 134-й сд 69-й армии 1-го Белорусского фронта лейтенанту Г.М. Кравцову, оперуполномоченному ОКР «Смерш» 19-й гв. танковой бригады 3-го Белорусского фронта лейтенанту В.М. Чеботареву, оперуполномоченному ОКР «Смерш» мотострелкового батальона 71-й механизированной бригады 3-й гв. танковой армии 1-го Украинского фронта ст. лейтенанту П.А. Жидкову, оперуполномоченному ОКР «Смерш» островного сектора береговой обороны ст. лейтенанту М. П. Крыгину.

Мало кто знает, что Герой Советского Союза Марина Михайловна Раскова, будучи командиром женского авиационного полка, до самой гибели оставалась старшим оперуполномоченным авиационного отдела «Смерша».

Бессменным руководителем ГУКР «Смерш» НКО СССР был генерал-полковник Виктор Семенович Абакумов.

Он лично курировал наиболее важные направления работы военной контрразвед-ки, в том числе — ведение радиоигр. Требовательность в сочетании с заботой о людях, их повседневных нуждах снискали ему непререкаемый авторитет среди сотрудников орга-нов «Смерш». Железная воля, твердость духа и смелость – это качества, характеризо-вавшие Виктора Семеновича Абакумова.

Заместителем Абакумова был генерал-лейтенант Николай Николаевич Селива-новский. Будучи начальником Особого отдела и обладая объективной информацией о неудовлетворительном состоянии дел в командовании войсками, он обратился лично к Сталину с предложением сменить руководство Сталинградского фронта. По мнению ис-ториков, этот смелый поступок Н.Н. Селивановского стал одним из залогов победы в Сталинградской битве.

По объективным причинам мирного времени в органах военной контрразведки «Смерш», в наркоматах госбезопасности и внутренних дел (НКВД СССР вновь было раз-делено на два народных комиссариата 14 апреля 1943 года) назревала новая реформа. С марта 1946 г. все наркоматы были переименованы в министерства. Было создано Ми-нистерство государственной безопасности (МГБ) СССР, в состав которого 4 мая 1946 го-да вошли все структуры бывшего НКГБ СССР, а органы военной контрразведки «Смерш» НКО и НКВМФ СССР были преобразованы в 3-е Главное управление нового министерства с задачами контрразведывательного обеспечения армии и флота.

Для подготовки статьи использованы материалы сайта Общественной организации ветеранов Департамента и органов военной контрразведки vkr-veteran.com.

Пресс-служба УФСБ России по Республике Тыва

Товарищ сержант госбезопасности

На свое первое интервью сотрудник «Смерша» Гусев Александр Михайлович согласился в 96 лет. О том, что во время войны Гусев служил в «Смерше», его родные и близкие узнали только в 2009 году и только тогда, спустя более шести десятилетий после войны, он согласился на первое интервью.

ПОРВАННОЕ УДОСТОВЕРЕНИЕ

Александр Михайлович родился в 1913 году в селе Поповка Татищевского района Саратовской области. После школы приехал учиться в Саратов, в автодорожный техникум. Правда, водительское дело знал постольку-поскольку, потому что учился он на экономиста. В военкомате полученной специальности особого внимания не уделили, и в 1936 году призывник Гусев отправился на Дальний Восток защищать рубежи нашей Родины. Его направили в погранотряд на монгольскую границу.
— Застава в трехстах километрах от Читы. Автобусов тогда не было, нас погрузили в «полуторку». Напихали как селедок в бочку, полный кузов, теснотища страшная. Потом накрыли брезентом и повезли. Это и сейчас 300 километров расстояние, а тогда вообще. Вымотались, мы, конечно. Когда приехали, я даже на обед не пошел, в клубе, куда нас привезли, сел в уголке и уснул.
Прежде чем приступить к службе, молодого солдата направили на, как это сейчас называется, «курс молодого бойца». А поскольку граница охранялась в основном кавалеристским методом, делать нечего, пришлось обучаться верховой езде.
— Я до этого на лошади в деревне безо всяких седел ездил, да и то по детству. А тут зима, мороз. Выдали мне лошадь, прихожу, она застоялась, рвется, не удержать.
А ее чистить, кормить надо, поить водили к речке. Моя как вырвется, такой «кордебалет» устраивает. Носится из стороны в сторону, пока не набегается. Потом сама приходит. В общем, через месяц меня, поскольку я вроде как имел отношение к автоделу, направили на автомобильную базу, которая обслуживала границу. И началось – каждый день я-то дежурный, то часовой. Больше ставить-то некого. Водители постоянно в разъездах. После двух-трех дней командировки ему же отдохнуть надо. Значит, мне опять на посту стоять. По 12 часов вместо двух. Ну, я штаны стеганые надену, телогрейку, тулуп сверху. Валенки вот такие огромные и вроде ничего. Винтовка, правда, до сих пор помню, тяжеленной казалась.
Поскольку образование позволяло, спустя какое-то время Александра Гусева отправили на спецподготовку, на курсы, по окончании которых выдавалось удостоверение младшего лейтенанта. Они изучали топографию, другие науки, необходимые для среднего командира. Кроме того, обязательной была кавалерийская подготовка. А где Александр мог ее получить? Все же остальные служили непосредственно в погранотрядах, и с этим делом у них было гораздо лучше. Однако за несколько недель Гусев сумел наверстать товарищей. И они, и преподаватель отмечали его на занятиях как самого лучшего. Пришло время зачета. По теории проблем не было.
— На стрельбах я один из нагана попал в «десятку». Остальные – никто. Патроны же жалели, так что на тренировку не выделяли. А у меня товарищ возил начальника по боеприпасам, вот он их и доставал. Мы с ним ходили в лес стрелять, так что тренировались. Последний экзамен – кавалерия. Надо было перепрыгнуть через препятствие. Лошадь уж ученая, и без седока знает, что делать. А тут у меня взяла и задела бревно, сбила. В общем, всем присвоили звание «младший лейтенант кавалерии», а мне – «младший лейтенант пехоты». Я возмутился, взял и порвал документ. Доложили об этом ЧП начальнику курсов.
Вызвали меня, стали выяснять обстоятельства и отправили на 15 суток на «губу». Отсидел и обратно – на автобазу. Дали мне коня на тренировку, через месяц пересдал я зачеты. Но присвоили мне старшего сержанта пехоты. Так я им остался. Демобилизовался Александр Гусаев в 1939 году. Спустя некоторое время его заставу разбили японцы. Начиналась война…

АРЕСТАНТ В БАНЕ

Через пару месяцев после возвращения в Саратов, Гусев получил повестку из НКВД. Как пограничника, его направили в Ленинградскую спецшколу. Туда он поступил в мае 1939-го, окончил ровно через год – в 1940-ом. Его назначили начальником группы в тогда еще Акмолинск, нынешнюю Астану. Одним из первых его заданий было найти и поговорить с родственниками бывшего тогда главой польского государства Сикорского. В то время Союз как раз договорился с Польшей об организации польской армии, а в силу определенных обстоятельств родственники главы находились в нашем лагере для репрессированных.
— И я опять же на лошади, — улыбается Александр Михайлович, — 40 километров до этого лагеря. Без седла. Мерин мой выдохся совсем, пока добрались. Приехал, дали мне переводчика, пошли к родственникам. Поговорили. У меня опыта в дипломатических отношениях нет, но я старался в грязь лицом не ударить. Они у меня спрашивают, как там Польша, а я и не знал точно, что там творится, пришлось выкручиваться. Много все равно говорить было нельзя. В общем, пообщались, я их расспросил, узнал, в каком они настроении. Приехал, доложил.
Шел 1941-ый, война. После своей первой поездки в лагерь у начальства, как говорит Александр Михайлович, «заимел» авторитет. Его снова послали в лагерь. На этот раз туда, где находились поволжские немцы.
— У меня было задание – отобрать для формирования определенной группы немцев — здоровых работоспособных мужчин. Для чего, честно говорю, не знаю. В общем, приехал я, а там саратовских много. Один даже жил рядом со мной — на Печальном переезде. Поговорили, табачку ему отсыпал. Потом выстроили их и начали отбирать. Я стою со списком, каждого же нужно осмотреть. А немецкие фамилии так просто и не произнесешь. Как начал спотыкаться, еле выговаривать. Один немец, который рядом стоял, вызвался помочь. Дело быстрее пошло. Прилично мы народу тогда отобрали.
В 1942 году Гусева направили в Ташкент в Среднеазиатский военный округ в особый отдел оперупоуномоченным. Он был в звании сержанта госбезопасности, что приравнивалось к обычному старшему лейтенанту. С дорожно-эксплутационным батальоном он отправился на первую попытку прорыва блокады Ленинграда. В пути – разбор первого его, как особиста, ЧП. На одной из станций, после того как поезд тронулся, раздался дикий крик. Составом мужчине отрезало пальцы, половину кисти. Нашли Гусева. Тот, в свою очередь, опросив бойцов, нашел двух свидетелей, которые видели, как пострадавший сам, добровольно положил руку на рельсы. Не все на фронт рвались… Передали мужчину не в медпункт, а представителям соответствующих органов. Спустя несколько дней, батальон прибыл под Ленинград.
— Работа там велась тяжелая. Местность болотистая, а дорогу проложить надо. Туда было стянуто огромное количество людей. Нам надо было обеспечить подход войскам. Сроки устанавливали нереальные. Комбат поедет в штаб, его там «накрутят», приезжает – и всю злость на солдатах срывает. А там что, мужики, лет по 50-60 бревна таскали тяжеленные. Целый день – до обеда и после. Дорогу-то делать надо! И вот он идет еле-еле, командир на него орет, чуть ли не в драку. Ну, тут я уже заступался. Вообще, с командиром я дружил, он еще чуть ли не при царе службу нес. Здесь же мы задержали одного подозрительного. Мои солдаты его заприметили. Сидел в небольшом окопчике. Привели ко мне. Я в отдельном доме обосновался, надо же было где-то с бойцами беседовать. Завел, посадил. Начал он мне что-то говорить, мол, сибиряк, потерялся. Чувствую – изворачивается. То ли умом слабоват, то ли хитрит. В общем, однозначно — дезертир или шпион. Составил протокол и передал дальше. Потом мне сказали, что оправдались мои подозрения. Был у нас приказ еще по поводу паникеров – арестовывать.
Однажды мне сообщили, что командир роты начинает говорить, что не надо. Он в свое время уже успел побывать в окружении. Зарыл партбилет, форму, вышел из него. Вот он и рассказывал, каково это – оказаться в такой ситуации. Пришлось вызвать, пообщаться.
Из-под Ленинграда, вместе с изрядно поредевшим батальоном в 1943-м Гусева перебросили на Курскую дугу. Первый серьезный конфликт и серьезное ранение. Был там один – начальник штаба. Как это обычно бывало – поступил сигнал. Мол, паникерские настроения.
— Я вызвал его к себе. Он не идет. Несколько раз посылал ординарца – нет ответа. Потом послал бойцов и посадил его в… баню под арест. А что я могу поделать? У меня инструкции. Просидел он там минут 20. Я связался с командиром батальона, вызвали его, пропесочили, и отпустили. А он начал строчить своему родственнику, тот в штабе фронта. Получился конфликт.

РАНЕНИЕ

На Курской дуге Александр Михайлович был ранен дважды. Один раз в спину, по касательной, даже в госпиталь не обращался, а вот второе ранение сильно сказалось на всей его дальнейшей карьере. Шли они цепью в одну деревню. «Смершевец» Александр Гусев вместе со всеми, говорит, людей мало осталось, цепь редкая. Побили их там, конечно, очень сильно. Его ранило в голову, Гусев потерял сознание и упал в воронку. Помнит, подошел к нему кто-то. Видно, дезертир, начал его обыскивать, а он застонал. «А, ты еще живой!» – констатировал незнакомец. Забрал у него вещмешок, автомат и исчез. Документы, правда, не тронул.
Несколько часов особист полз до деревушки. Там уж было не до поисков раненных. Заполз в первый попавшийся дом. Там женщина, полна изба детишек. Самим есть нечего, но двое суток его худо-бедно кормили, рану обработали. Потом на наших попутках отправили в санбат. Там «подлатали», и он вернулся в свою часть.
Последствием ранения стала частичная потеря слуха. Оно и конфликт с начальством стал причиной того, что его откомандировали в батальон командиром взвода, с присвоением звания старшего сержанта. Просто, уже не сотрудником СМЕРШа. С этим батальоном Александр Гусев прошел Белоруссию, Польшу. В 1945 году он закончил войну в Берлине. После победы его уволили из армии.
В 1950 году Александру Михайловичу прислали повестку – явиться в Саратовское управление МГБ к начальнику отдела кадров. Ему предложили продолжить работу в органах. Гусев согласился, но не прошел медицинскую комиссию. На этом его карьера в органах закончилась. Александр Михайлович трудился начальником Отдела труда и заработной платы на заводе, был экономистом. Проработал до 60 лет, потом его отправили на пенсию. Он не успокоился, продолжил дальше. До 85 лет работал на аккумуляторном заводе простым дворником на трех участках. Его сократили, расстроился он жутко.
О том, что он был сотрудником Смерша, родственники узнали в 2009 году. Всю жизнь Гусев хранил портфель с документами. Открывать его домашним было строго- настрого запрещено. После интервью Александр Михайлович достал содержимое – удостоверения, приказы, квитанции, распоряжения. Для всех его близких это было весьма неожиданно.
— Вся работа, особиста, она засекречена, — рассказывал Александр Михайлович. — Вот, мне 96 лет, и я первый раз про все это рассказываю.
Документам его теперь нашлось достойное место. Они переданы на вечное хранение в музей Управления ФСБ России по Саратовской области. Ветерана не стало в 2013 году, он не дожил несколько месяцев до 100-летнего юбилея.

Пресс-служба УФСБ России по Республике Тыва

6.

Под грифом «секретно». Алтайский «Штирлиц»

Существуют обстоятельства, когда подвиги многих людей могут быть преданы гласности только спустя много лет. Такова история Алексея Георгиевича Мороза, уро-женца Алтайского края, который в годы Великой Отечественной войны в качестве сотрудника военной контрразведки «Смерш» являлся советским резидентом в польской армии. Некоторые факты из его биографии и поныне закрыты под грифом «секретно».

Фото 1944 года
Алексей Мороз родился 5 марта 1919 года в с. Урлапово Шипуновского района Алтайского края. Начало Великой Отечественной войны он встретил в Читинской области, где проходил военную службу по призыву. В конце 1941 года его воинская часть направлена сначала в г. Иркутск, а затем, после переформирования, прибыла в Сталинград, войдя в состав 10-й стрелковой дивизии НКВД.
В августе 1942 года именно эта дивизия вместе с народными ополченцами приня-ла на себя первый удар немецкого врага, рвавшегося к Волге. За 56 дней страшных боев из 15 тысяч военнослужащих остался в живых лишь 91 человек. В том числе и Алексей Мороз – единственный из взвода. Причем без единой царапины.
Вот что написано об участии А. Мороза в обороне Сталинграда бывшим команди-ром дивизии А. Сараевым в книге «Стояли насмерть».
«…Уже в первые дни боев среди защитников рубежа разнеслась молва о славных делах сержанта Алексея Мороза. Мужество и отвагу этого парня с Алтая часто ставили в пример всем бойцам полка. А в сентябре, когда сражение с врагом, остервенело рвав-шимся к волжскому берегу, достигло наивысшего напряжения, о храбром сержанте заго-ворили во всей дивизии. Произошло это после одного налетного боя».

За этот бой сержант Мороз получил орден Красной Звезды. Причем эту награду ему вру-чил «всесоюзный староста» М.И. Калинин в ходе приема делегации воинов 10-й дивизии НКВД в Кремле.
В биографии воина ещё и участие в боях на Курской дуге. Там он дважды был ранен – в голову и в руку. Но от госпитализации отказался, поля боя не покинул.
Летом 1943 г. Алексея Мороза направили на учебу в Первую московскую школу ГУКР «Смерш». После окончания школы курсанты, переодетые в польскую военную форму, продолжили подготовку на специальных курсах в Рязани. В общей сложности обучение длилось около года. Разговаривали только на польском языке. Осваивали обычаи и нравы польского общества и армии, способы и приемы контрразведки. После обучения А. Мороз был направлен в контрразведку польской армии, «став» поручиком Алексисом Морозом (ударение в фамилии на первый слог). В составе польских соединений он прошел Украину, Белоруссию, Восточную Пруссию, освобождал Польшу и Германию.
Некоторые подробности своего заграничного периода службы в контрразведке Алексей Георгиевич поведал только спустя почти 60 лет.
Сравнивая этот этап военной биографии со службой в стрелковой дивизии НКВД, ветеран рассказывал: «В Сталинграде хоть и навидался смерти, но знал, где расположен враг и чего от него следует ожидать. А работая в контрразведке, не всегда мог определить, кто является врагом.

В польской армии.
Страшнее всего было, когда по каким-либо причинам срывались намеченные встречи с людьми, с которыми я работал.
Вот и одолевали мысли: может быть, человека схватили гестаповцы или он забо-лел, а может быть, предал? Что теперь следует ожидать – провала, ареста, расстрела?».
Самый драматичный случай – разоблачение английского двойного агента. Алексис Мороз не растерялся, приказал, чтобы тот выложил все из карманов. Однако противник выхватил парабеллум и, сделав два шага назад, сказал: «Встать, руки вверх!». Но чекист – этому его учили в спецшколе – мгновенно выхватил пистолет из его руки, предпринял меры, чтобы шпиона арестовали.
Еще один факт биографии советского контрразведчика связан с поиском канала утечки оружия из воинской части. Подозрение пало на одного польского офицера, кото-рый был завербован немцами. Морозу удалось, не привлекая подозрений, пригласить его в штаб, к польским контрразведчикам. В кабинете резидент попытался оказать вооруженное сопротивление, но был уничтожен на месте.
А с радистом, работавшим на зарубежную разведку, пришлось повозиться долго. Его неоднократно пеленговали, но наблюдение ничего не дало. В квартире, на которую пало подозрение, жили дедушка с внучкой-портнихой. Контрразведчики внезапно нагря-нули с обыском. Заметили, что на столе стоит три столовых прибора, хотя в доме прожи-вали лишь два человека. Хозяева оправдывались, что тарелки предназначались для разных блюд. Но кто-то из проверявших отметил такую деталь: с улицы у дома – два окна, а изнутри в этой же стене – только одно. Контрразведчики присмотрелись к стене, в которую был встроен шифоньер. Оказалось, что в нем была потайная дверь, ведущая в комнатку, в которой и скрывался иностранный радист. Его взяли вместе с рацией.
За службу за границей Алексей Мороз был награжден двумя польскими орденами — «Серебряным крестом Заслуги», «Знаком Грюнвальда» и тремя медалями.
Победу встретил в Варшаве. После войны работал в Гданьске. Осенью 1946 г. очень затосковал по Родине, буквально заболел. «Это страшная болезнь», – говорил сам Алексей Георгиевич, – «очень тяжелая, мучительная. Правда, говорят, что ею болеют только русские, но не дай Бог, никому».
В конце 1946 г. он был отозван в СССР и вскоре демобилизовался. Вернулся домой, же-нился, работал. Еще до войны он окончил педучилище, преподавал в школах Шипунов-ского и Алейского районов Алтайского края. Этим занялся и после демобилизации. Затем работал инструктором райкома и крайкома партии в г. Алейске, заместителем директора машинно-тракторной станции, избирался секретарем райкома.

После выхода на пенсию много сил отдавал общественной работе, являясь пред-седателем Алейского городского совета ветеранов.
25 сентября 2005 года Алексей Георгиевич умер в возрасте 86 лет. Память о нем бережно хранится молодыми поколениями.
Подпись под статьей: «По материалам статьи «Алтайский Штирлиц» из газеты «Алтайская правда» от 06.05.2005».

Пресс-служба УФСБ России по Республике Тыва